Древняя Греция - С. Л. Утченко 1974

Великая победа (Д. П. Каллистов)

— Итак, Фемистокл, что же говорили на военном совете? — спросил Мнесифил, когда начальник афинского флота Фемистокл возвратился на свой корабль после совещания командиров союзного греческого флота, собравшегося при острове Саламине. По мрачному и задумчивому виду Фемистокла его собеседник уже догадался, что на совещании принято неблагоприятное для Афин решение.

Действительно, положение было очень тяжелым. После битвы при Фермопилах персидские полчища, все уничтожая на своем пути, вступили в пределы Аттики. Пелопоннесские союзники не оставили надежды перегородить стеной Истмийский перешеек и, отсиживаясь за ней, оборонять свой полуостров. Афины, оставшись одни, не могли защищаться на суше. Что оставалось делать? Фемистокл утверждал, что выход один: отправить женщин, детей и стариков в безопасное место, а всем боеспособным мужчинам сесть на корабли, отплыть к острову Саламину и там дать решительный бой персидскому флоту. «Будущее Афин на море», — твердил он с самого начала своей политической деятельности. Еще раньше Фемистокл настоял на том, чтобы Афины построили 200 кораблей на доходы от серебряных рудников в Лаврионе. Тяжелую борьбу приходилось ему выдерживать. Аристократы оказывали ожесточенное сопротивление. Богатые землевладельцы отлично понимали, что вопрос о флоте — это не только вопрос о военной тактике, но и о будущем политическом устройстве Афин. Матросы, кормчие, рулевые — все это были бедные люди, не то что тяжеловооруженные пехотинцы, которые должны иметь приличный доход, чтобы купить дорогое вооружение. Если основными защитниками родины станут бедняки, они потребуют главной роли и в государстве. Тогда уже не древний ареопаг, оплот аристократии, будет вершить все дела, а народное собрание, где бедных и простых людей всегда будет больше, чем богатых и знатных. И богачи не хотели сдаваться без борьбы.

Во главе аристократов стал Аристид, упорный соперник Фемистокла. Только добившись в народном собрании изгнания Аристида, смог Фемистокл осуществить свой план увеличения флота.

Фемистокл не мог похвастать происхождением. Отец его был незнатным человеком, а мать даже не афинянкой, а уроженкой Фракии. Поэтому его считали человеком с «нечистой кровью» и не допускали в школу, где учились сыновья полноправных граждан. Да он и не слишком старался получить поверхностное образование, которое считалось обязательным для знатного молодого человека. Способный, горячий, честолюбивый, он больше всего любил сочинять речи, знакомиться с государственным устройством и окружающей его действительностью.

В тридцать с небольшим лет Фемистокл был избран архонтом и в этой должности с большой энергией заботился о сооружении Пирея, а через три года мужественно сражался при Марафоне во главе своей филы. Но всего этого казалось ему мало. Рассказывали, что после марафонской битвы его часто видели бродящим по ночам без сна в грустной задумчивости. «Лавры Мильтиада не дают мне спать», — будто бы говорил он друзьям. Но у него были более серьезные причины для беспокойных размышлений. Один из немногих в Греции, он сознавал, что победа при Марафоне не конец, а лишь начало войн с Персией и что Греции потребуется напрячь все силы в предстоящей борьбе. Упорно добиваясь создания сильного флота, Фемистокл вместе с тем понимал, что необходимо подавить сопротивление аристократов, среди которых было немало людей, готовых ослабить оборону родного города и даже подчиниться персам, лишь бы не дать усилиться демосу.

Когда Ксеркс со своими полчищами вторгся в Грецию, Фемистокл был назначен командиром афинского флота, посланного к мысу Артемисию. Всем флотом союзников командовал спартанец Еврибиад, хотя большинство судов принадлежало Афинам. Флот Ксеркса во много раз превосходил греческий, но страшная трехдневная буря сильно потрепала его в открытом море. Когда было получено известие об исходе битвы при Фермопилах, Фемистокл согласился с командирами союзников, что дальнейшее пребывание греческого флота у Артемисия бесцельно. Надо было отплыть на юг, к Аттике, куда двигалась персидская армия. Наиболее подходящим местом для новой битвы он считал Саламинский пролив. Именно здесь, говорил Фемистокл, предстояло им защищать родной город. Но чтобы спасти Афины от персидского ига, приходилось идти на тяжелую жертву — оставить страну на разграбление врага и сосредоточить все свои силы на море. Чтобы убедить сограждан решиться на этот шаг, Фемистокл сам отправился в Афины.

Перед отплытием от Артемисия Фемистокл принял меры к тому, чтобы по возможности внести раскол в лагерь врага. Он рассчитывал, что если ему удастся отторгнуть от персов ионийцев — малоазийских греков, подпавших под власть Персии, то флот Ксеркса будет значительно ослаблен. Во всех удобных для стоянки местах, которые мог выбрать для себя персидский флот, он оставлял надписи: «Несправедливо поступаете, ионяне, воюя для порабощения Эллады, лучше переходите к нам или, по крайней мере, держитесь в стороне. Если же вы не можете сделать ни того, ни другого, то помните, что вы происходите от нас и в случае столкновения будьте нерадивы в бою». Он твердо надеялся, что или ионийцы последуют его призыву, или Ксеркс, прочтя эти надписи, заподозрит их в измене и сам устранит от участия в морском сражении.

В Афинах Фемистокл застал растерянность и смятение. Знать не желала покидать свои земли и богатства. «Как оставить врагу отеческие могилы и храмы богов!» — восклицали многие. Но так как сопротивляться персам на суше было невозможно, они готовились подчиниться Ксерксу. Но не так думал народ. Не отдаст он без боя своей свободы, не падет на колени перед персидским царем. И народное собрание приняло предложение Фемистокла.

Из средств ареопага всем садившимся на суда было выдано по восемь драхм. Женщин, детей и стариков решили отправить в арголидский город Трезену. Жители Трезены согласились оказать им радушное гостеприимство, содержать их, разрешить афинским детям рвать плоды в любом саду и даже нанять для них учителей.

Стонами и рыданиями наполнились Афины, когда стали прощаться старики родители с сыновьями, маленькие дети с отцами, жены с мужьями, а все вместе с родной землей. Придется ли еще увидеть своих близких и родину? Но вот тяжелое прощание окончилось, и жители стали покидать город. Только небольшой отряд самых упорных афинян остался в акрополе. Когда пришли персы, греки отказались сдаться. Они забрасывали наступавших огромными камнями. Однако горсточка храбрецов не могла долго выдержать неравный бой. Персы овладели акрополем и перебили его защитников. В далекую столицу Персии, Сузы, поскакал гонец с радостным известием от Ксеркса: непокорный город, наконец, в руках персов, царь отомстил за поражение при Марафоне.

Ужас объял эллинов, собравшихся у Саламина.

Нашлись малодушные, утверждавшие, что сопротивление бесполезно. Жители Пелопоннеса во главе с Еврибиадом настаивали на том, чтобы флот оставил Саламин и перешел к Истму. Им хотелось быть ближе к своей земле, где они могли спастись в случае поражения. Спартанские военачальники боялись, что Саламин будет окружен персидским флотом и они окажутся запертыми в проливе, а главное — незачем уже тратить силы на защиту Аттики, попавшей в руки врагов. Так говорили на военном совете, и Фемистокл рассказал теперь об этом своему другу Мнесифилу. Сам Фемистокл был чрезвычайно недоволен настроением союзников, и Мнесифил разделял его точку зрения: ведь стоит только дать знак к отплытию, как союзные корабли разбредутся по своим гаваням и Ксеркс без труда захватит всю Элладу. К тому же несправедливо заставлять афинян, которым принадлежит больше половины всех судов, драться вдали от своей земли.

Обдумав все эти вопросы еще раз, Фемистокл решил возвратиться на корабль Еврибиада и заставить его снова созвать военный совет. Еврибиад выполнил его требование с большим недовольством.

Когда военачальники собрались, Фемистокл, не дождавшись, пока Еврибиад объявит цель нового совещания, начал говорить. Командир коринфского флота Айдамант, угадывая, о чем будет речь, сказал ему насмешливо:

— На состязаниях, Фемистокл, бьют палками тех, которые поднимаются преждевременно.

— Да, — ответил Фемистокл, — но оставшиеся позади не получают венка.

Вспыливший Еврибиад замахнулся на Фемистокла палкой.

— Бей, но выслушай, — спокойно возразил тот.

Обескураженный таким хладнокровием, Еврибиад позволил ему спокойно говорить.

Не желая обижать союзников, Фемистокл скрыл свои предположения о том, что они могут разбежаться. Он говорил лишь об удобстве позиции для боя при Саламине и напомнил о некогда полученном предсказании, что именно здесь греков ожидает победа. Айдамант попробовал было снова уязвить Фемистокла, сказав, что тому, кто не имеет теперь родного города, легко и другим посоветовать бросить на произвол судьбы свои земли. Тогда Фемистокл впервые вспылил: «Да, негодяй, — вскричал он, — мы бросили наши дома, потому что не пожелали стать рабами. Но у нас есть город, равного которому по силе и величине нет в целой Греции, — это наши 200 триер, и если вы уйдете, если вы измените нам, то и мы не станем защищать вас: возьмем своих домашних на корабли и найдем новую землю в Италии. Вы вспомните мои слова, когда лишитесь таких союзников». Эта угроза подействовала, и было решено остаться у Саламина.

Но когда подошел огромный персидский флот, союзники снова заколебались. Они знали, что уже со времени гибели Леонида при Фермопилах пелопоннесцы строят стену через Истм, что многие тысячи людей днем и ночью носят песок, кирпичи и бревна, что стена быстро вырастает. Союзники потребовали, чтобы Еврибиад пренебрег безрассудными, по их мнению, советами Фемистокла и приказал уходить. Ксеркс, догадываясь о положении во флоте противника, не начинал сражения, ожидая, что греки вскоре покинут Саламин и разбредутся по своим городам, которыми он без труда овладеет с помощью войск или с помощью золота, на которое так падки многие аристократы.

Взвесив и оценив все, Фемистокл решил пойти на хитрость. Он приказал своему рабу, персу Сикинну плыть в лодке к персидскому флоту и передать его командирам или самому царю, что Фемистокл втайне желает Ксерксу победы и советует немедленно напасть на греков. Ксерксу будет легко разбить их, причем вполне возможно, что часть греков во время сражения перейдет на его сторону. Хитрость удалась. Поверив известию, Ксеркс приказал своим кораблям ночью окружить греческий флот, чтобы ни один их корабль не мог спастись.

Ничего не подозревавшие военачальники греческого флота в то время спорили между собой на обычную тему. Вдруг Фемистоклу доложили, что с ним спешно желает поговорить какой-то человек. Выйдя из собрания, он увидел своего недруга Аристида. Аристид рассказал ему, что, увидев, как персидский флот окружает Саламин, он поспешил переплыть сюда из близлежащей Эгины, чтобы не дать грекам застать себя врасплох.

— Теперь твой спор со спартанцами и коринфянами не имеет смысла, — сказал он, — даже если бы они хотели, они уже не могут увести отсюда свои корабли. А нам с тобой, Фемистокл, — продолжал он, — пора прекратить нашу ссору и соперничать только в служении благу Греции, потому что я признаю, что твой совет дать сражение на море был самый умный и спасительный. Теперь я готов помогать тебе во всем.

Фемистокл обрадовался и принесенному Аристидом известию, и ему самому. Он попросил Аристида войти в собрание и сообщить там свою новость. С удивлением и даже недоверием слушали собравшиеся рассказ Аристида о том, с каким трудом ему удалось на своей лодке проскользнуть, переправляясь из Эгины, между персидских кораблей, окружавших Саламин. Но вот прибыла триера жителей с острова Теноса, перебежавших от Ксеркса к грекам, и все сомнения рассеялись. Перебежчики подтвердили известие Аристида. Теперь выхода не было, оставалось готовиться к сражению.

С первыми лучами солнца Ксеркс приказал поставить свой золотой трон на берегу на возвышение, с которого он может наблюдать за битвой. Вокруг Ксеркса разместились писцы; они должны были записывать все подробности сражения.

И вот начался бой. «Вперед, сыны Эллады, — призывали афиняне, — за могилы прадедов, за алтари родных богов!» Сильный ветер, гнавший волны в пролив, не вредил небольшим греческим кораблям, но высокопалубные персидские суда сильно накренялись. Греческие суда, воспользовавшись этим, таранили их. Персы не могли маневрировать в узком проливе, не могли ввести в бой все свои суда, которые беспорядочно толпились, не соблюдая единого строя. Тяжелые, неповоротливые персидские суда садились на мели, разбивались о подводные камни. Большинство персов, не умевших плавать, тонуло в море. Успевших доплыть до берега уничтожал Аристид, стоявший там с отрядом пехоты. Смятение в стане персов повлияло на ионийцев: многие из них вняли призывам Фемистокла и сражались только для вида. Наконец, персы обратились в бегство. По пути их ждали в засаде жители Эгины, нападавшие на проплывавшие мимо корабли. Потери персов были огромны, лучшие воины и командиры пали в бою; флот был разгромлен. По словам прославлявшего в стихах греческих героев поэта Симонида, эллины одержали самую блистательную из всех побед, когда-либо бывших до того в мире.

Героем саламинской битвы был Фемистокл. Когда через некоторое время было решено увенчать главного героя Эллады, то большинством голосов было названо имя Фемистокла, а когда он посетил Спарту, его при отъезде провожал до границы почетный конвой из 300 спартанцев — честь, которую в Спарте еще никогда и никому не оказывали.

Однако, как ни великолепна была саламинская победа, с персами далеко еще не было покончено.

Ксеркс вернулся в Персию, но в Греции остался родственник царя Мардоний с многотысячной армией. Приходилось вновь готовиться к войне на суше.

Начальником афинской пехоты был избран Аристид. Командовал всей союзной армией спартанец Павсаний.

Греки встретились с армией Мардония возле беотийского города Платеи. Пять дней стояли при Платеях греческие и персидские войска, не вступая в бой. Каждая из сторон опасалась напасть первой.

Греки умышленно медлили: к ним все время прибывали подкрепления, а у Мардония же силы таяли, начали истощаться запасы продовольствия. Наконец, Мардоний решил наступать.

Поздней ночью к греческому лагерю подъехал какой-то человек и вызвал Аристида. «Я царь Македонии, — сказал он ему, — и хоть связан с персами, но в душе я эллин и мне невыносима мысль о порабощении Эллады. Знай, что назавтра Мардоний назначил бой, пусть же он не застанет вас неподготовленными». Сказав это, македонский царь ускакал обратно в персидский лагерь.

Битву начала персидская конница, осыпавшая греков тучей стрел. Мардоний смотрел, как наступает его конница, и был доволен. «Не говорил ли я, — обратился он к окружающим, — что на суше греки не устоят против нас, лучших бойцов в мире». Но радость его была преждевременна.

Преодолев первое замешательство, греки сомкнулись щитом к щиту. Летели стрелы, сверкали мечи, падали люди, и павших бойцов сменяли новые. Бой был долгим и упорным. Сам Мардоннй пал в битве.

Наконец, персы побежали. Греки бросились в погоню. Лишь немногие из тех, кто год назад пришел в Грецию, спаслись. Огромная добыча — золото, скот, рабы — досталась победителям. И главное, Эллада была, наконец, свободна; народ, сражавшийся за свою свободу и независимость, победил захватчиков.